Звездный час  - Николай Эдельман

– Что же вы им даете уйти?! – возмутился Павел. – Это их, а не нас надо задерживать! Вот кто пострадавшая! – указывал он на Лизу. – Если вы поведете ее в участок, я этого так просто не оставлю!

– Тихо, тихо, Павел! Что на вас вдруг нашло? Люди же смотрят… – уговаривала его Лиза, поеживаясь под взглядами скопившейся публики – к счастью, немногочисленной, состоявшей по преимуществу из кустарей, уже притащивших на продажу всевозможную мелкую дребедень из ракушек и сердолика. Скандалы с участием столичных гостей были для них делом обыденным.

– Ну и пусть смотрят! – бушевал Павел, которого городовой тащил прочь. – Пусть видят, что у нас полиция вытворяет! Это покушение на гордость нации, пусть все так и знают!

– Павел, я, само собой, люблю, когда мне льстят, – заметила Лиза, – но это, право, чересчур. А то вы мне совсем голову вскружите. Таких, как я, когда-то от церкви отлучали и в приличные дома не пускали…

Павел, сраженный ее едким тоном, сразу сконфузился и притих. Ведя свободной рукой велосипед, колесо которого со скрипом выписывало заметную «восьмерку», он лишь негромко клокотал, как чайник, только-только снятый с огня:

– Убить ее мало было! Что она себе позволяет?! Сама она… сама… – И он только хлопал ртом, не в силах выговорить страшное слово. – Чтобы я стерпел, как она такое о вас говорит?!

О том, что Зенкевич глубоко неравнодушен к своей знаменитой родственнице, Лиза, конечно, давно догадывалась, но была уверена, что ему никогда не хватит смелости заявить об этом сколько-нибудь откровенно. А вот, поди ж ты, погруженность в машины Тьюринга, или как их там, не помешала ему встать на защиту дамы сердца, когда ее честь оказалась под угрозой! Лиза понимала, что справедливость требует как-то отблагодарить Павла – но боже мой, какие же оболтусы эти мужчины и как они умеют выбрать момент, когда их забота оказывается решительно некстати! Вот ведь учудил – раздавать оплеухи в присутствии фараона!

На всем пути в участок Лизу грызла досада. Надо же, какой день бестолковый! Хотела с Жоржем разобраться, а только сама свободы лишилась… И вообще, что у них тут за домострой – стоит на улицу без чулок выйти, как тебя уже хватают, словно опасную преступницу! Ну, ничего, сейчас тетя Клава задаст жару здешним держимордам! Жаль, что ее тут с самого начала не было, она бы этих расфуфыренных скандалисток мигом поставила на место!

Так они дошли до закоулка за автостанцией, где находился участок – несуразная халабуда, над входом в которую хищно нависал, расправив стилизованные угловатые крылья, металлический двуглавый орел. У начала дорожки, ведущей к участку через маленький палисадник с пыльными туями, несли караул фотопортреты объявленных в розыск конспираторов, смутьянов, убийц и насильников – и каждый был снят так, что выглядел настоящим исчадием ада, патентованным злодеем и душегубом. У Лизы мелькнула мысль, как сейчас ее саму посадят перед объективом, всунут в руки дощечку с надписью «Елизавета Тургенева», запечатлеют в анфас и в профиль – и потом ее лицо займет место в этой галерее негодяев. Впрочем, с чего бы ей было этого опасаться? Она, слава богу, еще не заслужила такой чести…

В участке Павел вновь принялся качать права. Он первый ринулся к восседавшему за барьером приставу Самоедову и, потрясая кулаком у него под носом, заявил:

– Требую немедленно отпустить госпожу Тургеневу! Вы не имеете никакого права ее задерживать! Это произвол и беззаконие! Я буду жаловаться президенту! – взывал он к висевшему на стене портрету Врангеля; тот, по местной традиции изображенный в виде главкома Крымской армии, в кубанке и черкеске с газырями, испепелял врагов Белого движения грозным взглядом, устремленным куда-то в темный угол под потолком.

Лиза в глубине души ожидала, что сейчас перед ней будут расшаркиваться и извиняться за незаконное задержание. Но Самоедов при виде задержанной даже ухом не повел. Если кто и был изумлен, так только Левандовский, который как раз что-то втолковывал полусонному приставу. Пожалуй, ради того, чтобы увидеть, как у летчика лезут глаза на лоб, стоило и под арест попасть. Что же до Самоедова, тот будто сроду в кино не ходил: видно было, что для него что Лиза Тургенева, что герцогиня Виндзорская – пустой звук. Отстраняясь от бушевавшего Павла, он разомкнул челюсти и брезгливо велел городовому:

– Посади этих за решетку.

– Павел, замолчите, – приказала Лиза.

Хватит и того, что ее притащили в участок – а уж оказаться в клетке на манер мелкой воровки у нее вовсе не было никакой охоты.

– Евгений, придется вам опять меня выручать, – вздохнула она, убедившись, что за красивые глаза никто ее отсюда не отпустит. – Прошу вас, отправляйтесь к нам домой и пришлите поскорее Клавдию Петровну! Они тут у нее мигом по струнке забегают!

– Есть прислать Клавдию Петровну, – кивнул тот, не вдаваясь в лишние расспросы, и удалился, бросив напоследок: – А с покойником пусть сами разбираются. И где их, таких тупых, делают…

* * *

Павел, смирившись, стал наконец отвечать на протокольные вопросы Самоедова, цедя реплики с видом крайнего одолжения, а Лиза примостилась на откидном сиденье у стены и сложила на коленях руки, чтобы по возможности скрыть чрезмерную вольность своего наряда. Ей хотелось убраться отсюда, пока не нагрянули газетчики. Она уже мысленно видела, как это зловредное племя мчится в Симеиз на крыльях сенсации, хищно готовя к бою свои «лейки» и «роллейфлексы», заправляя в них пулеметные ленты фотопленки, взводя курки затворов и заряжая фотовспышки лампочками, словно орудия – снарядами.

Пока писарь под одуряющее бормотанье радио с томительной медлительностью выводил на бланке: «Девица Елизавета Тургенева, православная, 26 лет…», она совсем извелась от нетерпения. Где же тетя? Почему не спешит на выручку? А эти стражи закона тоже хороши! Вон какие бугаи – в портупеях, с револьверами, кулачищи как у громил. Им бы бежать на поиски убийцы, а они расселись тут и кропают бумажки, тратят время на нее, Лизу, ни в чем не виноватое и совершенно безобидное существо… Из них какого ни возьми – морда квадратная, взгляд пустой, какой-то скрежет вместо речи. В самом деле, где таких выводят?..

Ее размышления были прерваны явлением нового лица. Посреди полупустого помещения, по раннему времени еще не успевшего заполниться своеобычным комплектом подгулявших отдыхающих, дамочек легкого поведения и карманников, непонятным манером как бы сам собой образовался, выпрыгнув чертиком из табакерки, незнакомый господин, немолодой, но такой щеголеватый, что место ему было никак не в участке – только в загородном клубе. И хотя он был в штатском, Самоедов сразу же вскочил, вытянул руки по швам, и нагнулся поверх барьера в угодливом полупоклоне.

Лизе почудилось, что где-то она этого господина уже видела: что-то неуловимо знакомое было в его холеном, каком-то нерусском лице, изысканность которого странным образом лишь подчеркивалась заметным шрамом, проходившим по щеке пониже уха. Под стать лицу был и светлый костюм от Ворта. В руке незнакомец держал тонкую трость черного дерева, запонки на его манжетах отливали перламутром, посверкивала бриллиантовая булавка в галстуке, шею облегал стоячий воротничок. В эту картину утонченности грубо вторгалась лишь одна чужеродная деталь: на пиджаке незнакомца отсутствовала нижняя пуговица. Она не расстегнулась – нет, была отодрана с мясом, и на ее месте лишь торчали обрывки ниток.